Поиск по сайту

[07.11.2019] Петербургский журналист Елена Панцерева: "Простой человек - прихожанин храма святого страстотерпца царя Николая II Игорь Конев"

 

 

 

Как, оказывается, много талантливых людей в нашей стране. А что мы о них знаем, о простых людях? О соседе с лестничной клетки, о водителе автобуса, о каменщике на стройке? А ведь каждому Господь дает талант. Свой. Неповторимый. Это как у Дементьева: «Пусть другой гениально играет на флейте, но еще гениальнее слушали Вы!» Талант учить, талант лечить, талант слушать, талант писать.

Живет в Новосибирске такой незаурядный человек. Кто он, как личность, Игорь Конев, прихожанин храма  царя-страстотерпца Николая II. В 2013 году Игорь писал так о себе: «Игорь Конев. 44 года. Прихожанин из меня, к моему стыду и сожалению, неважный, так как в данный момент работаю на стройке, график текущий и на службы попасть удаётся редко… На стройке я занимаюсь тем, что кладу кирпич, потому что я профессиональный каменщик. Работа тяжёлая, но достаточно «вольная», постоянно на свежем воздухе, и неплохо оплачиваемая, что позволяет финансово поддерживать различные семейные проекты.
А ещё  была сезонная работа в геологической экспедиции (сплавлялись по рекам юга Якутии в поисках золота), работал  фрезеровщиком на заводе (когда учился в институте на вечернем отделении), служба в системе МЧС (начальник караула в пожарной части),  таксист (когда в кризис 2008 года стройки позакрывались), ведущий праздников и корпоративов ( делал все сам, от написания сценариев до вокала) и немного по «мелочи»
.
Люблю музыку, литературу, кинематограф (композиции, произведения и фильмы, в которых есть душа и интеллект). К телевидению равнодушен, если не сказать больше. Немного играю на гитаре (что называется — для себя) и мечтаю написать что-то такое, что сможет пригодиться хотя бы одному человеку в его жизни. Но самое главное для меня сейчас — стать православным христианином не по названию, а по сути. Однако здесь я только в самом начале пути».

Я познакомилась виртуально с Игорем Коневым в 2013 году на сайте «Азбука веры». Впервые таким образом он немного приоткрылся для людей. Рассказал о себе и своем сыне Алексее…

Так описал Игорь гибель сына в своей повести «Сад  для души»: «Он хорошо помнил, что в тот день шёл снег…  Даже не шёл – валил, тяжёлыми лохматыми хлопьями, которые возле земли подхватывал ветер и швырял ему в лицо, мешая дышать и налипая на очках влажной белесоватой пеленой. Тропинку, что вела с их Высокогорной улицы через железнодорожные пути к остановке на Большевичке, он почти и не видел, но мало горевал по этому поводу, так как знал её, что называется, от и до, со всеми изгибами, перепадами и неровностями. Во внутреннем кармане пуховика незаменимый плеер, в ушах наушники, в наушниках Кипелов выводил своим неповторимым голосом:

Я свободен от любви,

От вражды и от молвы,

От предсказанной судьбы

И от земных оков,

От зла и от добра…

         Он слушал своего любимого Кипелова, проживая вместе с ним, в очередной раз, давно знакомую композицию… И не слышал, как загудел в ужасе выкатившийся из-за длинного поворота, закрытого от глаз белым, как снег березняком, локомотив-снегоуборщик. Как залязгали и завизжали, разбрасывая искры его, бесполезные уже, тормоза… Как кричали, надсаживая горло, люди с дороги, в надежде, что он их услышит. А потом страшный удар, яркая вспышка… И темнота за ней».

 

И внезапно обрушившееся горе. И реакция обезумевшего отца: «Город  спал… Плотный снег, словно нескончаемая стая мотыльков, бился в колпаки неоновых фонарей на пустынных улицах, опадая безжизненными хлопьями под колёса машины.

         Егор не верил в ангелов-хранителей… тем более сейчас, после всего произошедшего… Но много позже он вспоминал, что не его руки управляли автомобилем той ночью. Словно кто-то извне рулил его мини-вэном и контролировал окружающее пространство, отводя от одинокой машины алчные взгляды дежурных инспекторов ГИБДД и потрёпанные Жигули профессиональных бомбил,  не упускавших, обычно, случая подрезать возможного конкурента. Словно кто-то извне давал ему шанс, не отвлекаясь на дорогу, заглянуть в самые потаённые уголки своей души и найти там хотя бы маленькую, пусть ничтожную, в охватившем его океане отчаяния – лодочку НАДЕЖДЫ.

         Зачем? Зачем, зачем, зачем…? – шептал Егор трясущимися губами, и даже не пытаясь вытирать льющиеся без остановки слёзы. – Лёшенька? Зачем ты приходил в этот мир? Зачем после стольких трудов, мучений, исканий, обретений и побед – ты вдруг так неожиданно ушёл? Зачем всё это было? Для чего? Какой во всём этом смысл? И зачем теперь жить мне?

         Как и подавляющее большинство людей на Земле, Егор считал смыслом своей жизни – жить ради детей. Они – твоё продолжение, они – гарантия памяти о тебе в будущем, они – единственное осязаемое свидетельство Тайны зарождения новой жизни, в которой ты принимал непосредственное участие… Они – большая и лучшая часть твоей души.

         Он жалел тех, кто не мог иметь детей и презирал тех – кто не хотел, считая это их нежелание вопиющим в своей бессмысленности эгоизмом. Помимо того, что человек – существо разумное, он ещё и существо биологическое. А продолжение своего биологического вида прямо и недвусмысленно подразумевает и наличие у тебя потомства.

         Да и потом… А зачем ещё? Жить для себя? Егор категорически отказывался понимать, что значит это словосочетание – жить для себя. Зарабатывать деньги, впитывать новые знания, восхищаться природой и искусством, путешествовать… И всё это только для себя? Чтобы было хорошо и вкусно только тебе? Одному? Не имея возможности, более того, принципиально не желая передавать полученные материальные и духовные ценности будущим поколениям? У Егора это в голове не укладывалось…

         Сколько денег ни потратишь в попытке как можно дольше сохранить молодость своего тела, оно в конце концов всё равно неминуемо состарится и одряхлеет…

         Люди, которые будут жить в твоей шикарной квартире после тебя, если когда и вспомнят бывшего хозяина, так и то с лёгкой иронией недоумения, мол, куда такие апартаменты были одному человеку…

         Одежды твои истлеют и дела твои забудутся, и мало кто вспомнит, лет уже через пять, что был на Земле такой вот человек, который жил для себя, да так, потихоньку, для себя, и умер, не оставив никому единственной настоящей ценности в этой жизни – своей любви.

         Конечно, были тут для Егора и исключения: великие музыканты, гениальные учёные и мыслители, писатели и общественные деятели, которые принадлежали в своей работе или творчестве не столько своим близким, сколько всему миру. Но даже в этом случае люди, имевшие всеобщее признание, но не имевшие детей,  казались ему ущербными.

         Вряд ли Егор смог бы разложить эту свою точку зрения по полочкам и доказать кому бы то ни было с математической точностью и железобетонными аргументами правоту своих взглядов в отношении семьи. Просто он так чувствовал, и интуиция подсказывала ему, что его позиция верна.

         Он действительно так чувствовал… До вчерашнего дня.

А теперь-то что, Лёшенька? Теперь-то мне зачем? ЗАЧЕМ?  – Егор прикусил губу до крови и несколько раз в ярости ударил кулаком по рулевой колонке.

         Он не выбирал пилюли, как Нео: синяя  – и всё остаётся по-прежнему; красная – и ты узнаёшь действительное положение дел… У Егора не было этого выбора, у него не было синей пилюли…  А смерть выбора не оставляет.

         Он как-то сразу и отчётливо понял, что главный, основной, фундаментальный смысл жизни человека – не в детях.  Даже если бы смерть не забрала от них Алексея, его, в конце концов, забрала бы жизнь, как она забрала  старшего, Володю, который давно отучился, работает и не сильно-то оглядывается на их советы и наставления. Да они и не лезут с советами-то… Своя у него жизнь, своя теперь ответственность, и чем меньше родители вмешиваются в дела взрослого ребёнка, тем крепче будут со временем их отношения…

         Не в детях… Тогда в чём?

         Он как-то раньше об этом не задумывался…  вот так вот, на лезвии бритвы, по обеим сторонам которой – пропасть жизни и смерти. Пока живёшь, особенной надобности в этом не возникает, а ТАМ, за порогом – тебе уже будет всё равно…

         ТЕБЕ будет всё равно… За СВОИМ порогом…  А что делать теперь? Когда за порог неизвестной вечности ушёл твой ребёнок? Он-то для чего жил? Для своих детей, которых уже никогда не будет? Для других людей, для которых уже никогда не будет его самого? Для чего? Для чего был этот его огромный внутренний потенциал, который Егор видел в нём вне зависимости от своих отцовских пристрастий?

         У Егора не было ответа на этот вопрос. И он сейчас краем сознания понимал, что ответа на этот вопрос не было в принципе… По крайней мере, в тех реалиях и понятиях, в которых он жил до этого.

А если нет никакого смысла, тогда зачем? “

         Он поднял глаза на дорогу и увидел, что въезжает на мост – первый автомобильно-трамвайно-пешеходный мост, который связал в своё время два берега великой сибирской реки и дал новый толчок к развитию их огромного – теперь – города. Давно убрали с него трамвайные пути, расширив тем самым автомобильное полотно, давно построили второй мост, но даже вдвоём они не могли сейчас справиться с многократно возросшим транспортным потоком первого мегаполиса за Уралом. Этой ночью на мосту не было никого…

         Вот тебе и решение…  – раздался вкрадчивый голос в голове Егора. – Давай-ка, брат, прибавляй газу… Поребрик высокий, конечно, но если до соточки разгонишься, да руль резко вывернешь… Сразу все проблемы долой. И боль, и отчаяние, и эти твои «вечные» вопросы… Всё останется в прошлом. Давай, жми…

         Егор послушно вжал педаль газа в пол. Машина дёрнулась от неожиданности и резко пошла вперёд…

         С километр пустого пространства впереди, за которым круглосуточный пост ДПСников, метра четыре, вправо, до ограждения… пятнадцать вниз, до тонкого от постоянных сбросов воды на местной ГЭС льда и… вожделенное забвение.

Давай, братишка, гони… – радостно хохотал голос внутри него. – Уже восемьдесят… но маловато будет. Прибавляй…

         Вцепившись руками в руль, Егор автоматически сделал перегазовку и вновь надавил на педаль акселератора. Теперь у него есть цель, теперь у него есть решение всех без исключения вопросов, теперь у него есть лекарство от сжигающей его непереносимой боли…

         Яркая вспышка вдруг озарила мост, неестественным, потусторонним светом. Голос пропал и Егор, в ту же секунду, словно посмотрел на себя со стороны…

         Вот его машина, будто в замедленной киносъёмке, несётся к середине моста… делает резкий поворот, пробивает бетонную решётку и медленно, почему-то очень медленно, врезается в лёд…

         Как один из гаишников, с широко раскрытыми от изумления и ужаса глазами, тянется за телефоном, а другой бросается к реке в надежде успеть к нему, пока автомобиль окончательно не скрылся с поверхности…

         Как приезжают позже усталые и задёрганные спасатели и, потихоньку матерясь и чертыхаясь, влезают в утеплённые гидрокостюмы, закрепляют на себе заранее заготовленные фалы и погружаются в пробитую машиной полынью…

Эгоисты, говоришь? А сам ты кто? Ты подумал, как после всего этого будет жить твоя жена? Что станет с твоим старшим сыном, родителями, братом? О том, что боль всех тех, кто тебя любит, – удвоится, станет невыносимой? Об этом ты подумал? Или тебе на это плевать, потому что ТАМ, как ты думаешь, ничего больше не будет? Или тебе плевать, что своей смертью ты, может быть, убьёшь и ещё кого-нибудь из своих родных? Лишь бы твоя боль прошла, лишь бы для тебя всё закончилось…  

         Свет исчез. Пропало и наваждение, плод воспалённого, измученного мозга…

         Егор всё так же нёсся к роковой отметке на мосту, но голосов в голове больше не было… Словно они, высказав всё, что было нужно, замолчали, оставляя решение за ним.

…жить ради зла, ради его приумножения на Земле – вот уж точно бессмысленно. – Вспомнил он неожиданно свои собственные слова, сказанные когда-то сыну. – А я…  чего сейчас хочу сделать-то? Как раз – приумножить…

         Он провёл ладонью по влажному лицу и убрал ногу с педали газа:

          Прости сынок… не настало ещё время… Значит, будем жить“».

 

Время изменилось. Жизнь изменилась. Человек изменился.

Вот так он пишет свою автобиографию сегодня:

О себе…

«Детство своё я помню плохо… Нет каких-то ярких и длительных воспоминаний. Одни обрывки, затушёванные временем и услужливо приправленные опытной памятью уже взрослого человека. Пятидневка ли детсадовская явилась тому причиной, неравнодушие отца к спиртному и мамина работа в три смены? Или ещё что-то? Фрейд его знает со своим бессознательным  куда, видимо, и „уплывало“ моё самоощущение в тщетной попытке зацепиться за окружающую реальность.

Потом школа. Учились мы с братом на отлично, но „ботаниками“, в современном понимании этого слова, никогда не были: вторым, после родителей, фактором нашего воспитания была улица. Летом велосипеды, игра в „Банку“, сражения самодельными шпагами из арматуры против гвардейцев кардинала на незаконченных строительных объектах… Зимой лыжи и каток, на котором мы пропадали до позднего вечера. Никаких тебе сотовых телефонов, компьютеров и разных прочих „гаджетов“, прости Господи… Свобода в чистом виде:

И книги, конечно, которые, помимо мира внешнего, открыли мне  мир внутренний: чувств, решений, поступков, дел. Их движущую силу, связь, мотивацию, последствия, оценку. Я „глотал“ книги пачками, я „купался“ в их содержании, я жил жизнью их героев, что куда круче и безопаснее любых, самых навороченных компьютерных игрушек. Мне, в отличие от современных геймеров, которые не читают, есть с чем сравнивать.

В шестом классе – перелом позвоночника, чуть больше двух месяцев – на больничной койке и год – в корсете. В классе для меня ставили специальную кафедру – учился стоя. Из программы своего года не выбился, но гранит науки теперь давался мне тяжелее, сказывались пропущенные учебные часы. Так что без тройки в аттестате не обошлось.

Из школы я вышел абсолютным гуманитарием, но что с этим делать – не имел никакого понятия. В педагогический? Не моё. В литературный? Но разве на писателя учат? Журналистом в газету? Полная прострация.

После первого курса, который я, по школьной привычке, закончил на „хорошо“ – армия. Какая-то там яма демографическая была в то время и военную кафедру в нашем институте прикрыли. Служить некому было. Из-за застарелого перелома признали годным к нестроевой и долг Родине отправили отдавать в стройбате. До сих пор мне эта логика непонятна: мотострелком, значит, ни-ни, надорвёшься, а вот тонны бетона вручную перелопачивать – это пожалуйста. Однако я не жалею.

Два года. Два очень непростых года, которые сделали из наивного, рафинированного горожанина – человека, уже более или менее пригодного к жизни.

Потом снова alma mater, второй курс, но учиться я уже не хотел. Настоящим инженером не стану точно, а штаны просиживать в каком-нибудь НИИ за копейки… Смысл? Тем не менее закончил и второй, с „хвостом“ по теоретической механике и, оставив пересдачу на осень, завербовался на весь сезон в геологическую партию.

Об этом периоде моей жизни можно отдельную книгу написать – такое впечатление на меня оказала эта экспедиция. Глухая, нетронутая тайга. Сплав по рекам. Охота. Рыбалка. Встречи с диким животным миром и такими же дикими аборигенами. До сих пор всё помню до мельчайших подробностей…

Преподаватель по термеху принимать у меня экзамен отказался:

– Опоздали вы, батенька. Все сроки по пересдаче прошли. До свидания.

Это отчисление. Без вариантов. Сам по себе я бы и не парился, но мама точно не поймёт. Перевёлся на вечерний и пошёл работать на завод фрезеровщиком. Днём за станком, вечером за партой. Этакий ход конём: и учусь, и деньги зарабатываю. Мама смирилась…

А там, через год, и свадьба, будущая жена последний курс мединститута заканчивала. Дождались её диплома, собрали нехитрые свои пожитки и поехали в один из райцентров области, за пятьсот километров от города, село „поднимать“. Она – врачом в ЦРБ, а я в МПМК строителем (перевёлся загодя в профильный институт на заочное). Время ещё советское было, жизнь на селе кипела, играла в наших юных головах „пионерская зорька“, да и квартиру нам выделили – сразу трёхкомнатную.

Благословенное было время. Время нашего становления. Как молодых супругов, молодых родителей и молодых специалистов. Всё сразу, „в одном флаконе“, здесь и сейчас. Даже начинавшиеся в стране перемены не могли поколебать нашего безудержного оптимизма. МПМК развалилась? Пойду в пожарную охрану работать, пусть меня научат… Увольнялся уже начальником караула.

Через двенадцать лет, в заботе о подрастающих детях, мы вернулись в Новосибирск. Это уже был другой город… Другая страна, где всё надо было начинать сначала. Вгрызался в любую работу, которая могла принести деньги, искал, пробовал, падал и поднимался, пока снова не „прилип“ к строительству в качестве профессионального каменщика. То есть это я так о себе думал, что я профессионал мастерка и киянки после работы на селе. На деле всё оказалось совсем не так. От дома к дому, от бригады к бригаде приходилось совершенствоваться и совершенствоваться с одной только целью – быть востребованным всегда, чтобы ни случилось. При любых политических штормах  и экономических бурях человек с профессией в руках выживет. А если этих профессий у него несколько…

Два года ютились вчетвером в небольшой съёмной двушке пока, по чудесному стечению обстоятельств, не купили хоть и плохонький, но свой домик с небольшим участком земли на краю города. Потолки и стены глиной кое-как обмазанные, полы вздутые, печка рассыпалась, шифер на крыше просто так валяется, ни одного гвоздя… Ну что делать? Рукава закатал и за работу. Четыре дня с утра и до позднего вечера другим жильё строишь, а два выходных – своё ремонтируешь. Романтика….

Старший, Володя, окончил школу, чуть-чуть до красного диплома не дотянув. В институт поступил. Первый курс оплатили, потом на бюджет перевелся, за отличную успеваемость. Освоился немного с учёбой – работать пошёл, чтобы не сидеть на шее у родителей. У нас, то есть.

Младший, Алёшка, к тому времени школу заканчивал: „В медицинский пойду, как мама, людям помогать чтобы…“

Богу только ведомо почему, но духовным стержнем нашей семьи, её скрепой, её солнышком был Лёшка. Что-то он для этого специально делал? Был какой-то особенный? Старался каким-то образом? Нет. Я теперь только начинаю понимать это. Он просто нас любил. „Просто“ любил такими, какие мы есть. Со всеми нашими недостатками и „тараканами“  в голове. Это даётся единицам. Дано было и ему. И невозможно было в ответ не любить его. Его и любили. И когда Лёшки не стало…

Жизнь наша разделилась на до и после. Избитая фраза, заезженная – но это правда. Как писал священник Александр Ельчанинов: „Рождение мистично — к нам приходит вестник из другого мира. Смерть близких еще сильнее будит в нас мистические чувства — уходя от нас, они из ткани нашей души протягивают за собой длинный провод, и мы уже не можем жить только этим миром — в наш теплый, уютный дом поставлен аппарат в бесконечность“.

С 4 Декабря 2011 года этот аппарат стоит и у нас…

О смерти.

Словно удар под дых… Лет десять мне тогда было, хорошо помню: „Я же умру. Я же тоже умру, как все. И ничего не будет больше. Никогда… Как такое может быть?“ Эта мысль оглушила меня, придавила… но вскоре отпустила, отдалилась за повседневными мальчишескими заботами, отошла на второй план. Потому, что на первом плане была жизнь.

Так что, о смерти Егор думал… но даже в самом страшном сне…

О смысле жизни

Спросил как-то у своей неверующей племянницы, молодой женщины, в чём она видит смысл жизни. Ответила честно: „Я об этом стараюсь не думать. Неудобный вопрос, вне зоны моего комфорта находится. Ведь если смысла в жизни нет, тогда зачем всё? А если незачем? Вот поэтому и не думаю. Себе дороже“.

А я этим вопросом мучился. И так к нему подойти пытался, и эдак. Однако ответа на него, вне религиозного поля, и действительно не существует. Сейчас я знаю дорогу к ответу, но путь, от этого знания, легче не становится.

О воспитании

Да, был грех, пытался воспитывать своих детей. Самому чуть за двадцать, пацан пацаном, а туда же… Макаренко… Слава Богу, хватило ума вовремя остановиться.

Детей не воспитывать надо. Детей надо любить. И жить не по принципу: „Делай, как я говорю“, а по принципу: „Делай, как я делаю“. Всё остальное приложится.

О творчестве

Не так-то это просто оказалось – создавать образы, которые могли бы жить самостоятельной жизнью…  И „заноза“ в душе должна сидеть. Никак без „занозы“… Которая нарывает, болит, мешает, пульсирует в голове сердечным набатом, требуя выхода в виде готовых строчек. Когда ты думать больше ни о чём не можешь… А во мне этого не было. Как в том барабане без хорошего барабанщика – трескотня одна. Не нужны человеку ответы, на которые он не смог ещё даже вопросы сформулировать.  „К чему ведёшь-то? Мол, твой талант в литературе? А как же заноза? То есть её отсутствие? Или всё-таки было что-то такое?“ Это как… Будто зовёт тебя кто-то издалека. Именно тебя, это точно. Но кто зовёт и зачем – непонятно. Иногда, в ответ на этот непонятный зов, появлялись стихи. Иногда – короткая проза…. И всё это кому-то даже нравилось, и всё это кем-то даже читалось. Но мной воспринималось как баловство. Мало ли кто там, вдалеке, аукает, не расслышать. А как семья образовалась, дети пошли – зов и совсем пропал. Не до него стало. Да и время нам весёлое досталось – девяностые… Не до отвлечённых материй было, выжить бы, ребятишек поднять. Потому, что главное – деньги, пока ты свой талант из земли не выкопал. Однако тогда же и вопросы появляться стали, ответов требующие: для чего живу, правильно ли? А если считаешь, что правильно – то каковы критерии, по которым ты такой вывод сделал? Где точка отсчёта? Где начало координат? Почему своего ребёнка воспитываешь так, чтобы из него хороший человек получился, хотя уже прекрасно понимаешь, что в жизни ему это только мешать будет? Да и что это такое вообще – хороший человек? Вопросы, вопросы… Закрываешься от них, стены возводишь. Неудобные, потому что мешают… А они всё равно лезут, проникают, просачиваются, будоражат душу.

„Ну и как? Хоть один-то ответ нашёл?“ Куда там. Поумнее меня люди ответы на эти вопросы искали…  Ну и вот… Когда парни подросли, а жизнь в стране чуток наладилась, зов понемногу стал возвращаться. Подзуживать начал: давай, черкни чего-нибудь, можешь ведь. Мало того – хочешь. Ворочается где-то в глубине твоей души неведомый, неосознанный ещё талант, наружу просится… Ну, просится, да. А толку? О чём писать-то? Вопросы свои безответные озвучивать? Так их и без меня… Детективы сочинять, боевики, фантастику? Не-а, мимо всё, не моё. Лучше Стругацких не напишу, а халтурить не приучен… Однако не утерпел, как в Туву к брату съездили. Полторы тысячи километров в одну сторону, на машине, по бескрайним сибирским просторам… А там тайга, горы, перевалы, Енисей, староверы… Куча впечатлений. Сел за компьютер после поездки, начал описывать. Для себя, в стол, без амбиций. Потому, что „лезло“, как из тех пещерных неандертальцев с их наскальными рисунками. Три главы написать успел… А потом погиб Лёшка, наш младшенький…  Такие раны никогда не заживают. Не важно, веришь ты в Бога или нет. Но лишь в Церкви теплится и горит, робко и неверно, словно у только что зажженной свечи – огонёк надежды, что смерть твоего родного человека не напрасна. Не бессмысленна. Что встреча возможна, только надо к ней уметь подготовиться…  Вне Храма никаких надежд нет. Что это было, я не знаю. Месяца после похорон не прошло. Сел за компьютер… Название книги. Первая глава. И пальцы сами, без моего участия, полетели по клавиатуре, отыскивая нужные кнопки. Я понимаю: „оборот речи“, „общепринятый фразеологизм“, типа там, „пальцы сами, без моего участия…“ и так далее. Я бы и сам это так воспринял, всего лишь пару месяцев назад. Но пальцы действительно – сами и без участия. Я ведь ни о Церкви, ни о вере тогда  не знал ничего.  Написал первую главу почти полностью, точку поставил и… Не то, чтобы испугался написанного, а ступор какой-то. Чего это? Откуда взялось? Куда дальше пойдёт? И в голове вакуум опять. А написать надо. Вот НАДО. Всем своим существом чувствую… Зачем? Разные есть ответы на этот вопрос: как крик души; в память о сыне; в назидание потомкам, прости Господи. И всё, наверное, правильно будет, всё так. Но главное… Та самая „заноза“ появилась: „которая нарывает, болит, мешает, пульсирует в голове сердечным набатом, требуя выхода в виде готовых строчек. Когда ты думать больше ни о чём не можешь…“ Пиши, пиши, пиши… Не для кого-то… в закрома своей души. Честно, выворачивая себя наизнанку…  Но не пошло тогда дальше. Ушла „сила“ из пальцев, а самостоятельно книгу продолжать побоялся. Меня, словно слепого, привели за руку в незнакомое место и оставили одного. Не бросили, а оставили. Мол, дальше сам. А как „сам“? Что я сам могу?  Вот чтобы понял, Поводырь и отошёл. По-другому не научишь. Ждёт где-то рядом, подстраховывает, да шагать самому… Год искал. Веру православную впитывал, узнавал, изучал, примерял к себе. В Церкви место своё найти пытался: что ОНА для меня; кто я для неё.  Стихи иногда удавались, рассказы небольшие, повесть… От книги отдельно, но для неё всё. Это точно. Словно тропинку нащупывал к пропавшей силе. А когда нащупал…  Какая разница, какое время суток на дворе? Утро, вечер, ночь. После работы или в выходные. КНИГА пошла. Дописал первую главу, за ней вторая, третья… Со мной она, сила-то, чувствую…  А потом на нашем приходе Храм новый строить затеяли. Вместо временного помещения. Седьмая глава у меня как раз начиналась… Ну, выбор-то небольшой для верующего человека, у которого в руках ещё и профессия соответствующая – каменщик. Как фундамент церковный доделали и до кирпичных работ дошли, уволился с работы и на приход, святое дело поднимать. Домов-то я к тому времени уже много построил, а Храм возвести… Придётся ли ещё когда-нибудь. Да и душ ради: Лёшкиной, наших… Это же… Да нет, словами не передать. Уставал, конечно. Работа тяжёлая, всё вручную. Так ведь и на обычной стройке не легче было… однако книгу писал. А как Церковь строить начал – все как отрезало. Замолчал.

О вере

Сказать, что смерть сына перевернула всю нашу жизнь – значит не сказать ничего. Смерть обрушила её, растоптала и уничтожила. Как жить дальше? Как ходить по этой земле, по которой никогда больше не пройдёт он? Как дышать этим воздухом, которым он больше никогда дышать не будет? Как смотреть на эти звёзды, на которые он никогда не поднимет своих глаз? Как? А главное – ЗАЧЕМ?

– Тебе надо покреститься, чтобы ты мог молиться за Алёшку. – Я смотрел на опухшее от слёз лицо жены. – Ты ведь покрестишься? – Да, я покрещусь…  Много лет назад, когда мы крестили старшего сына, крестилась и жена. А я не смог. Не было в душе веры, как сейчас у брата, а креститься просто так… Не смог. Но той жизни больше не было. А в этой:  – Я покрещусь!

Уже потом была и небольшая брошюрка Даниила Сысоева, которую он написал для таких вот „неверов“, как я. И подготовительные беседы в Соборе, которые вёл большой, замотанный бесконечными службами диакон с живыми, однако, глазами и беспримерным терпением. И, наконец, само Таинство, к которому я подошёл тогда с единственной только целью – иметь возможность молиться за сына.  Но я ничего не знал. Кому молиться, как молиться, зачем? Могу ли я вообще быть услышанным, и если могу, то что для этого нужно от меня?  Интернет, книги, статьи… Отовсюду понемножку… Понять, докопаться, усвоить… Днём, ночью…  Вскоре в моей голове была каша из цитат, высказываний и теорий, но только веры не прибавлялось ни на йоту. И когда я, в своих поисках по „Всемирной паутине“, наткнулся на Православные Интернет-Курсы, где в этот момент шёл набор на зимнюю сессию, без раздумий поступил на них. Там-то я и нашёл то, что искал: Цель, Смысл и Дорогу.

Сыну

Ты ушёл, сказав лишь на прощанье:

– Вечером вернусь!

– Всё как всегда…

Только вечер этот не наступит

Оказалось, больше никогда.

Никогда не тронешь струн гитары,

Что стоит, забыта, в уголке.

И, смеясь, толкать не будешь лодку,

Что застряла в Яркульском песке.

Что тебя волнует – не узнаю,

В этой жизни больше никогда…

Всё, что раньше мне казалось важным,

На поверку вышло – ерунда…

Никогда… – земное очень слово

Здесь, для нас – оно играет роль.

Лишь под Богородичным покровом

Мы забудем, что такое боль.

Не уход – рожденье к новой жизни.

Нет, не смерть, а просто переход.

Я теперь, чтобы связаться с сыном,

Набираю новый – вечный код…»

В свое время я написала небольшую рецензию на книгу «Сад  для  души»: «Кстати, некоторое время не воспринимала Ваше название. Сад для души у меня как-то шел стороной. Сегодня занималась домашними делами, а мысль все крутилась. И тут я вспомнила про предлог! ДЛЯ! И все сложилось! Пустыня, где происходит действие и начинает себя ощущать новый Алеша,  – наши души, водопроводная  колонка – возможность выбора, вода в колонке – источник жизни и соблазна. Что ты выберешь, то и будет, то и вырастет.

Гениальная надпись:  „Есть источник воды, и есть поле.

Хочешь, поливай его, хочешь не поливай – твоя воля.

Аминь“.

И свободная воля человека – ты должен решить сам, нужно тебе это или нет! Нужно что? Поливать  раскаленные камни, чтобы вырос сад для Души. Игорь, как Вы догадались так назвать?

Неожиданные образы. Хороша пустыня и колонка с отполированной ручкой. Не знаю, почему, она так меня тронула. Может, в детстве такую видела. И бес. Бес хорош, что-то в его образе от Воланда, может, трость, явно булгаковская. Искушения замечательные. Вроде и не страшные, но очень опасные. А противиться им сложно. Вариант пробуждения с Домом-2 работает  безотказно.

Это не мистический роман, вовсе нет. Это роман или повесть, созданная на стыке реальностей. Ты находишься в одной и вдруг проваливаешься в другую. Бес – он и есть бес. Он нужен для искушений, это факт. Возможно, он должен быть в образе соседского пацана, одетого в драные джинсы, с наушниками и прорывающейся музыкой того же Кипелова из них. Он должен не вызывать отторжения у искушаемого. И он должен быть неожиданным, не таким, каким читатели привыкли видеть темные силы в литературе. А ведь образов было много. Самый талантливый образ – у Булгакова, конечно. Воланд – гениален и уникален. У Вас – свой образ. Еще было пару мыслей по поводу искушений в первой главе. Вы поняли, что мальчика невозможно соблазнить богатством, властью или роскошью. Ему  предлагается то, что близко и понятно на уровне ощущений, запахов и вкусов. Сладкая отрава ледяной кока-колы, ядовито шипящей в хрустальном бокале, близка и понятна ребенку. А в раскаленной пустыне от нее просто невозможно отказаться.

Катастрофа написана потрясающе. Сердцем. Без лишнего слова. Просто крик души.

Вы балансируете на грани вымысла и реальности, порой теряешь берега и оказываешься в вымысле, но тут же чувствуешь теплый собачий нос и шелест волны. Вопросы любви и смысла жизни… Неожиданно затронуты и очень деликатно. Замечательная фраза – „не знает, как спросить“ у тех ребят, которые, как ему кажется, понимают смысл жизни. Не знает, но идет к этому, учится.
И опять смешение реальности и вымысла, иного бытия. Море, снег, коньки и раскаленная пустыня… Гениальная фраза – душа, одетая в лохмотья прежней жизни.   Как Вы это уловили? И вообще, такое ощущение, будто Вы – как ретранслятор переживаний сына. В то, что можно  чувствовать мысли и ощущения ушедших, я верю. Я знаю. Я так чувствую свою маму. Я ощущаю ее реакцию на свою сегодняшнюю жизнь. Аминь, заключительная точка в надписи у колонки, – мощная точка. Это моментально уловил мальчик. Бьющаяся сквозь толщу иных пространств мысль. Все очень личностно и точно.

И дальше – только слезы и страдание. Все искренне и откровенно. Написано кровью сердца. Очень больно. Мысли о смерти – это естественно.
Гениальная фраза, сравнение: снег – стая мотыльков…
Очень интересны рассуждения об  эгоизме. Что такое – жить для себя? Единственная ценность – любовь… истина, выношенная страданием. И страшное искушение самоубийством… Случись так, если бы победили вражьи голоса, то сегодня мы не говорили бы о потрясающей повести, о том, лучшем, что Вы можете сделать для сына, а в лучшем случае писали бы сожаления в рубрике „для родственников самоубийц“ о. Константина. Любовь победила.  Потрясающе! В такой страшный момент  эгоизм собственной боли был задавлен любовью к жене и близким.
Эта повесть – кровоточащая исповедь. Концентрированная боль…
Искренне и честно. Как не понимал. Как не чувствовал.
Религия, Пасха – память забытых предков…

Потрясающе,  как сочетается неверие и радость от встречи воскресшего Христа… Но это – правда! Так все и жили. И многие продолжают так жить!
Обращение к Богу за утешением, потому как варианты иного утешения в столкновении со смертью не работают. Ухвачено истинно!
Вопросы к Богу. Будут и ответы. Егор еще встретит монаха, сможет разобраться в себе».

И после этой повести за эти годы пошли удивительные неожиданные стихи. Не много, изредка они выливаются на бумагу. Особенно зимой, когда идет снег на улице, а дома тепло и топится печка.

И тогда… Вот некоторые из стихотворений Игоря Конева:

Друг

Разлеглась на мне, вытянула лапы по-хозяйски,

Придавила к дивану, но так, самую малость,

Застарелая моя, прилипчивая спутница –

Усталость.

Краски, запахи, звуки – потускнело всё,

Собака цокотом коготков шаги по квартире месит.

Телевизор, постылый, новостями с экрана плюёт –

Бесит.

В голове пустота, в глазах холод Вселенной.

Даже жалости к себе нет – всё равно.

Но было же когда-то по-другому. Было?

Давно.

Что-то там шумит за окном, перекликается

Объясняя для меня мира наличие.

А я лежу на диване, усталостью придавленный  –

Безразличие.

Всё знакомо. Я знаю. Всё было не раз уже.

Отдохнуть надо, последить за давлением…

Только правильно ли будет мерить это моё состояние

Лишь одним, земным измерением?

Может быть, на полях бескрайних души моей

Между чёрным и белым продолжается битва.

И ведь знаю сторону правую, знаю… но угасла в груди  –

Молитва.

Сам просить не могу, онемело всё.

Лишь одна надежда, что вдруг

За меня перед Господом слово замолвит

Друг.


Россия  – не продаётся

Россию умом не понять.

В России где тонко, там рвётся.

Но вот уж чего у неё не отнять –

Россия не продаётся.

Чины, олигархи, политика, власть,

Что к деньгам в придачу даётся.

Они бы давно… но могилы „кричат“ –

Россия не продаётся.

Америка давит, прибалты плюют,

Европа над нами смеётся.

Но нивы под ветром своё шелестят –

Россия не продаётся.

Душа есть и сердце, у русских полей,

Болит оно очень, но бьётся…

Помилуй нас Боже, ведь силой Твоей

Россия не продаётся!

 Это стихотворение был написано Игорем для друга нашего храма Александра Фатеева @fateev_alexandr_(ред.).

Тотемский Максим – Христа ради юродивый

Мы полны до краёв житейской мудрости.

И в мiру жить стараемся – угодливо.

А он под Богом ходил – ни жилья, ни одежды,

Тотемский Максим, Христа ради юродивый.

Дурачок вроде, а в душе поют Ангелы.

А мы и умные – пустоту хватаем руками.

Сколько лет уж прошло, веков даже,

А до сих пор к нему идем, со своими грехами.

Жизнь достойно прожить  – непростая штука.

Да и кто бы его знал – как?

Вот и ставит нам Господь светить юродивых,

Словно кораблю в бушующем море – маяк.

Посмотри, мол, на меня, мил человек, задумайся.

Может, тело твое и в неге, да в душе поземка.

Как бы ты ни старался, а от Него не скроешься.

Будет тебе и посох свой и котомка!

 Троица

Берёзки на крыльце, берёзки в Храме,

И трав зелёных нежный аромат…

Вся Троица сегодня рядом, с нами,

Молитвы Ей сегодня прозвучат.

Прости, Отец, что мы грешим, как дышим.

Дай, Господи, Святого Духа нам!

И упокой всех сродников и братий,

Как знаешь душу каждого Ты сам.

Врата открыты, батюшка пал долу

И мы за ним, и не поднять лица…

Пусть в жизни этой или той – неважно,

За каждого мы просим у Отца.

Берёзки на крыльце, берёзки в Храме,

И этот запах скошенной травы…

Уходит к Троице беззвучная молитва

От каждой преклонённой головы.

 На погосте

На погосте – тишина и покой…

Лишь роняют, печально, берёзы,

На рассохшийся профиль крестов

Чёрно-белые, горькие слёзы.

Здесь забытые кости лежат,

Нас зовут, но закрыты уши.

Всё равно – мы-то живы пока…

Всё равно, что забыты души.

Водка, хлеб – сердце плачет скорбя.

Зубы ломит – так хочется битвы…

Но не драки усопшие ждут,

Они просят не водки – молитвы.

По-другому родным не помочь.

И самим не спастись иначе.

Не просите у Бога взаймы,

Не просите у Бога сдачи.

К Свету свет и от Святости свят,

Ни обмена здесь нет, ни торговли.

Кто к чему в этой жизни придёт,

Тот и Там будет в той же роли….

На погосте всегда тишина и покой,

Ждут печально родные берёзы,

Когда твой крест, в итоге, проявится сквозь –

Черно-белые, горькие слёзы.

 Святым царственным страстотерпцам!

Они ушли в неведомую даль,

Где светит им теперь другое Солнце.

Где боль уйдёт – останется печаль

За Русский дом, за свет в его оконце.

Туда ушли, где вечности река

Стирает слёзы и сулит надежды:

Что мрак пройдёт и вновь Святая Русь

Оденется в Христовые одежды.

Затем ушли, чтоб без конца молить

Предвечного Владыку о прощении

Родной страны, что до сих пор стоит

На венценосном, Царском попечении.

Они ушли, сквозь выстрелы в упор,

В прекрасные и мирные долины,

Где есть Надежда, Вера и Любовь,

Где Путь, и Жизнь, и Истина – едины!

 Зона комфорта

Зона комфорта – небытия.

Где мне удобно – там смерть моя.

Сила привычки – отточенный нож.

Хочешь не знать меня – лучше не трожь.

Спрячусь от мира – словно змея.

Трётся о камень – кожа моя.

Скину, забуду – где правда, где ложь.

Невмоготу уже если – то пьёшь.

Нет берегов – только вера моя.

В русскую душу, леса и поля…

Воля Твоя… – но пощади Боже,

Спрячь от нас зеркало с нашей же рожей.

Всё хорошо – только мёд в уста.

Да видно засохла уже – короста

Столетней давности – да на бомже,

Что тащится по миру – да в неглиже.

Своё, родное – куда денешь.

Хочешь, не хочешь – а оденешь.

В Бога бы уверовать – одна надежда.

Лучшая на свете была бы одежда!

 

Храни Вас Бог! Так Игорь обращается ко всем окружающим его людям и читателям. И хочу пожелать Игорю Божьей помощи!

 http://www.tsar-nikolay.ru/ – сайт прихода

https://www.instagram.com/khram_tsar_nikolayll/ – страничка в Инстаграмме

Ну, и страничка Игоря Конева  на «Прозе.ру»

https://proza.ru/avtor/sokratius

Елена Панцерева, Санкт - Петербург, 02.11.2019 год

Источник 

 

  

Календарь



† Приход во имя св. страстотерпца царя Николая
Новосибирская епархия Русской Православной Церкви
Новосибирск, ул. Никитина, 105/1
тел. +7 923 175 7948